Пир плоти - Страница 77

— Точно как у нас. Всегда находится кто-нибудь, кому не угодить.

Помолчав, Стефан протянул «ага» и вернулся к Диккенсу.

Контакт был установлен, и Джонсон боялся, что теперь его нерешительность может все испортить. Молодой человек отвечал на вопросы довольно охотно. Большой прогресс.

— А порой, как я понимаю, Тим задерживался допоздна?

Последовала довольно продолжительная пауза. Стефан не отрывал глаз от книги, но Джонсон видел, что тот не читает. Очевидно, он колебался.

— Иногда, — выдавил он наконец.

— А зачем?

Джонсон надеялся, что столь прямой вопрос выведет Стефана из равновесия и он скажет больше, чем хотел бы. Но молодой человек опять на время замолчал, а затем произнес самым обыденным тоном:

— Он приторговывал наркотой. — Очевидно заметив удивление на лице Джонсона, он продолжил: — Это ведь всем известно. И потом, ему теперь уже все равно.

— И какие наркотики у него водились?

Стефан посмотрел сквозь маленькое окошко в побеленной стене дома, за которым его мать копошилась по хозяйству, как она делала всю его жизнь. Кем все-таки был мистер Либман и куда он делся? Растворился в первичном бульоне под действием кислоты, которую выделяла вместе с материнской любовью его супруга?

— Самые разные. Марихуана, кокаин, героин — на любой вкус.

Джонсон пристально посмотрел на молодого человека. Его неожиданная осведомленность в этом вопросе говорила о многом. Парень оказался куда интереснее, чем представлялось Джонсону вначале.

Но у них оставалось мало времени. Миссис Либман уже гремела чайной посудой.

— А Никки Экснер? Она покупала у него наркотики?

Стефан улыбнулся, но желчной улыбкой.

— Она была одной из его лучших клиенток, привилегированной, как он говорил.

— Привилегированной?

— Ага. — Улыбка Либмана стала чуть ли не плотоядной.

Джонсон прослужил в полиции двадцать шесть лет и знал, какое действие оказывают наркотики.

— Как она расплачивалась с ним?

Стефан пожал плечами с прежним выражением лица.

— Стефан!

Молодой человек молчал — похоже, подыскивал слова.

— Иногда деньгами.

Он не мог бы выразиться яснее, даже если бы употребил такие слова, как «позволять» и «давать», и уточнил, кто, что и кому позволял.

— А в тот вечер, когда она умерла? — Джонсон задал вопрос небрежным тоном, будто проявлял совершенно обыкновенное любопытство.

Стефан собирался что-то ответить, но в этот момент они услышали приближавшиеся шаги миссис Либман.

— Что вы имеете в виду? — спросил молодой человек.

Ну что за тупица?

— В тот вечер он тоже задержался, чтобы встретиться с Никки?

Ради бога, отвечай живее! Ускорь свой мыслительный процесс.

Но торопить Стефана было бесполезно. А может быть, он нарочно дразнил Джонсона или просто тянул время?

Подумав, Стефан изрек:

— Да, точно, он задержался.

Джонсон сразу почувствовал неискренность в его тоне. То ли Стефан откровенно врал, то ли говорил не всю правду. Но выяснить это Джонсон не успел, так как появилась миссис Либман с подносом.

Чай полностью оправдал худшие опасения Джонсона, оказавшись темно-коричневым горьким на вкус продуктом неизвестного происхождения, и никакое количество молока не могло довести его до нормального состояния. Мало того, миссис Либман решила угостить их бисквитами с джемом — очевидно, любимым лакомством ее сына, центра ее вселенной. Джонсон отказался от сомнительного удовольствия попробовать эти малоаппетитные сласти и попивал свой чай, стараясь подавить дрожь и приняв довольный и любезный вид.

И все это время Стефан больше не казался Джонсону робким маменькиным сынком. Под тем, как он внешне подчинялся материнской опеке, проглядывало что-то иное, темное. Если раньше бывший полицейский видел в молодом человеке лишь невыразительную пустоту, смиренное исполнение навязанной ему роли избалованного вечного ребенка, то теперь он чувствовал в нем хитрую расчетливость. Стефан пользовался любовью матери и наслаждался своим притворством.

И это означало, что он вовсе не был наивным ягненком.

И что он, возможно, знал гораздо больше, чем рассказал.

Вытерпев минут двадцать, Джонсон наконец откланялся. Миссис Либман вышла проводить его. Пропустив женщину вперед, Джонсон остановился на пороге оранжереи и оглянулся.

Стефан с примерным видом читал книгу.

* * *

Софи Штернберг-Рид поймала Айзенменгера в тот момент, когда он вернулся с чрезвычайно утомительного семинара по урологии. Полуторачасовые демонстрации несметного количества похожих друг на друга мочевых пузырей с раковыми опухолями перед аудиторией начинающих хирургов, не проявлявших должного интереса к этим столь необходимым каждому мужчине предметам, всегда изматывали доктора, но сегодня он устал даже больше, чем обычно. Возможно, это объяснялось тем, что пузырей было необыкновенно много — целых сорок семь штук, — возможно, его мигренью, но он подозревал, что, скорее всего, просто-напросто не выспался.

А не выспался он не потому, что провел ночь в спальне для гостей, а потому, что всю ночь с ним была Тамсин.

Утром дверь их с Мари супружеской спальни оказалась запертой, и он не стал стучать или окликать жену, чтобы узнать, дома она или нет. Он просто умылся, оделся и ушел.

— Что случилось, Софи?

— Можно поговорить с вами?

Девушка выглядела еще более напуганной и угнетенной, чем обычно. Как было известно Айзенменгеру, утром Рассел публично высказался в том духе, что она больше напоминает кролика, нежели человека, с той лишь разницей, что кролик умнее.