Пир плоти - Страница 98

— А между тем Никки снимала отдельную квартиру, разъезжала на «БМВ», вместо лекций болталась по магазинам и покупала столько наркотиков, сколько хотела.

— И где же она брала деньги? — спросил Айзенменгер, хотя вопрос был скорее риторическим. Один тот факт, что в ней была обнаружена сперма троих мужчин, говорил о многом.

— Зарабатывала своим телом. Я думаю, наркотики она получала у Билрота в награду за секс и часть их продавала.

— И это известно точно? — спросил Айзенменгер, записывавший все, что говорил Джонсон. — Кто-нибудь признался, что покупал у нее наркотики?

Джонсон ответил, что таковых, к сожалению, найти не удалось.

— Но как иначе она могла доставать деньги? — бросила Елена.

— Вообще-то есть еще один способ, — медленно произнес Джонсон. — Шантаж.

— И это подкреплено какими-либо свидетельствами? — поднял голову Айзенменгер.

— Есть показания одного из бывших студентов. — И Джонсон рассказал о Джеймсе Пейнете.

— Да-а, тогда понятно, почему вы назвали ее дрянью, — протянула Елена.

— А этому Пейнету можно верить? — спросил Айзенменгер. — Может, он все это выдумал?

Джонсон уверенно покачал головой:

— Ручаюсь, он сказал правду.

— И вы говорите, у него есть алиби?

Джонсон кивнул:

— Как, в общем-то, и у Фурнье. Он просидел с приятелями в пабе до одиннадцати часов и к тому времени, по их словам, практически не держался на ногах. Они под руки довели парня до дома. Нет, он не способен на убийство. По крайней мере, не был способен в тот вечер.

— И к тому же это не похоже на убийство из ревности или в состоянии аффекта, — заметила Елена.

— Не знаю… — пробормотал Айзенменгер настолько странным тоном, что она тут же спросила:

— Что у вас на уме?

Доктор ответил не сразу. Некоторое время он провел в задумчивости, после чего выдавил из себя чуть ли не вопреки собственной воле:

— Все это пока лишь предположения. Надо провести гистологическое исследование и анализ ДНК.

— ДНК?

Он все так же рассеянно кивнул.

— Главное в науке — не найти ответ или даже способ, каким его можно получить, а задать правильный вопрос. Только это позволяет добиться каких-то результатов. — Айзенменгер подался вперед. — Почему вообще кто-то проделал с ней все это? Вот вопрос, который ведет к разгадке.

— Вы имеете в виду, почему ее повесили, изрезали и четвертовали или почему ее изнасиловали?

— И то, и другое, и вместе с тем ни первое, ни второе. — Айзенменгер посмотрел на Елену. — Видите ли, я не уверен, что она была изнасилована — по крайней мере, в обычном смысле этого слова.

— Но ведь остались следы около влагалища! — возразил Джонсон. — И около ануса тоже. Вы сами их и нашли.

Вместо прямого ответа Айзенменгер сказал:

— Строго говоря, она не была ни повешена, ни зарезана, ни четвертована. Обычно при этом сначала вешают человека и, только когда он умрет, выпускают ему кишки и уже после этого разрубают на части.

Лицо Елены приняло страдальческое выражение, и даже Джонсон сделал пару глубоких вдохов.

— Прошу прощения, — извинился Айзенменгер то ли за живописные детали, то ли за свой менторский тон.

— Может быть, убийца просто сделал вид, что повесил, зарезал и четвертовал свою жертву? — спросил Джонсон. — Так сказать, символически изобразил казнь?

Айзенменгер посмотрел на него, думая об убийстве и о тех следах, которые ему удалось обнаружить.

— Возможно.

— Вы знаете, — продолжил Джонсон, — меня с первого взгляда поразила какая-то, я бы сказал, величественность этого зрелища, театральность. Именно поэтому я никак не мог поверить, что это сотворил Билрот. Тем более накачавшись наркотиками. Все это выглядело как некое жертвоприношение, чуть ли не религиозный обряд.

— А Тим Билрот вовсе не был религиозен, — заметила Елена, поднявшись и наливая себе кофе.

— И дело даже не в этом, — энергично затряс головой Айзенменгер, — все это только ширма. Это было сделано для того, чтобы отвлечь наше внимание, заставить задаваться неправильными вопросами.

— А каков же правильный вопрос? — спросила Елена растерянно.

— Этот вопрос неизбежно возникал у всех, кто там присутствовал, кто читал отчеты об этом деле и видел фотографии. Это первое, что должно было прийти в голову.

Джонсон нахмурился, вспоминая свои впечатления.

— Зачем, — сказал он задумчиво. — Я помню, что прежде всего я подумал: зачем это с ней проделали?

Айзенменгер стукнул кулаком по столу, заставив Елену подскочить на месте.

— Вот именно! Все это было проделано для того, чтобы всякий богобоязненный человек мысленно прокричал: «Зачем?!» — и чтобы этот вопрос вытеснил из его сознания все остальные.

— Какие же, например?

— Например, «что?»

— Я не понимаю… — жалобно отозвалась Елена.

— Вопрос «Что с ней сделали?» или даже, что еще важнее, «Чего с ней не сделали?»

— Ну знаете, — она помотала головой, — мы так не договаривались. — Елена посмотрела на Джонсона, но тот тоже недоуменно хмурился. — В конце концов, нам известно, что ее повесили, выпустили из нее кровь и четвертовали, а также, вероятно, изнасиловали — то ли обычным способом, то ли в извращенной форме. Не важно, в каком порядке. Чего же еще, по-вашему, с ней не сделали?

Неожиданно Айзенменгер начал тихонько смеяться. В контексте всего вышесказанного это выглядело несколько жутковато, — ни дать ни взять, человек внезапно рехнулся. Джонсон уставился на него с ошарашенным видом, да и у Елены глаза полезли на лоб.